«Хороший» опекун лучше «плохого» родителя?

29.12.17 | 17:13

Вчера, 28 декабря 2017 года, Добрянский район Пермского края вновь прогремел во множестве федеральных СМИ, в том числе — из-за случая смерти ребенка в замещающей семье, которого ранее отобрали у родной матери. Громкое заявление по этому поводу сделала сенатор Елена Мизулина, она сказала, что будет обращаться к генеральному прокурору РФ с просьбой взять дело на особый контроль. Также по этому случаю высказалась уполномоченная по правам ребенка в Пермском крае Светлана Денисова.

Я, в свою очередь, напоминаю читателям ИА REGNUM о том, что опеке Добрянского района я посвятил уже две статьи. На данный момент Пермское краевое отделение «Родительского Всероссийского Сопротивления» (РВС) ведет в Добрянском районе четыре дела, которые связаны с неправомерными действиями сотрудников соцслужб.

Поскольку вчера (28 декабря 2017 года) я весь день провел с убитой горем матерью и со вчерашнего же дня я являюсь её официальным представителем по доверенности, то считаю необходимым сделать ряд пояснений и заявлений.

В интервью телеканалу НТВ омбудсмен Светлана Денисова, когда давала комментарий, сказала про мать буквально следующее:

«Мама проходит лечение у нарколога, на данный момент у мамы проблемы с жильём, то есть — она должна получить из маневренного фонда жильё. Вот как она решит все эти проблемы… Ребенок был изъят для того, чтобы она решила все эти проблемы».

Во-первых, мать не лечится у нарколога. Когда в сентябре 2017 года она пришла в добрянский Центр помощи детям, заявив о желании забрать сына и дочь, сотрудники учреждения отправили её к врачу. Нарколог сказал, что лечение матери не требуется и на учет её ставить не нужно. Он дал ей соответствующую справку, и она эту справку отнесла в приют.

Во-вторых, я прошу обратить внимание на то, что фраза Светланы Денисовой буквально говорит о том, что ребенок у матери был «изъят» незаконно. Если у родителей есть проблемы с жильём — это не повод отбирать у них ребенка и предлагать отдать его тогда, когда родители «решат все эти проблемы». Это повод помочь семье. Я понимаю, что пермский омбудсмен просто передала журналистам информацию, которую ей сообщили чиновники Добрянского района, но это высказывание очень хорошо показывает, какая картина мира сегодня существует в головах служащих. Стоит сказать, что с этим «выделением жилья из маневренного фонда» — целая история, требующая отдельного пояснения.

Детей у матери забрали в августе 2017 года, для этого были основания. Но как бы то ни было, вскоре мать одумалась, осознала произошедшее, исправилась и обратилась в органы опеки и попечительства Добрянского района с просьбой их вернуть. Там ей сообщили о том, где находятся дети, а находились они в этот момент в детском отделении Добрянской центральной районной больницы.

Гвидо Рени. Избиение младенцев. Фрагмент

Фактически после этого обращения матери детей ей обязаны были вернуть, поскольку никаких законных оснований для их удержания не было. Мать на тот момент находилась в совершенно нормальном состоянии и выполняла требования сотрудников опеки и Центра помощи детям. Все ли эти требования были законными — это другой вопрос, но даже незаконные она пыталась выполнить.

Даже если служащие считали, что она плохая мать и детей ей отдавать нельзя, они всё равно должны были отдать их и только потом уже обратиться в суд с иском об ограничении или лишении родительских прав. Именно этого сегодня требуют российские законы, которые, к сожалению, сотрудники соцслужб не знают, а если знают, то читать их правильно не умеют (зачем, ведь у них есть инструкции, регламенты и методички!).

Наверняка найдутся несогласные, которые скажут что-то вроде: «А если бы с детьми что-то случилось?!». И тут необходимо добавить, что сегодняшние российские законы для решения подобных ситуаций дают служащим все необходимые возможности и инструменты. Если бы они тогда были уверены в том, что нахождение с матерью несет непосредственную угрозу жизни и здоровью ребенка (как написано в ст. 77 Семейного кодекса РФ), они могли бы составить соответствующий акт об отобрании ребенка и точно так же выйти с иском в суд (закон требует сделать это в течение семи дней после составления акта). Но в том-то и дело, что никаких оснований для этого не было.

И тут начинается интересное. Матери вернули только одного ребенка — дочь. А сына, который впоследствии погиб в замещающей семье — нет. Я с таким сталкиваюсь уже далеко не в первый раз, и пусть те люди, которые считают, что в этом есть какая-то логика, объяснят мне её. Ну, серьезно, почему родителю, который представляет опасность для детей, вообще возвращают их? А если он таковой опасности не представляет, то почему можно вернуть одного ребенка и не вернуть другого?

Нет, конечно, какая-то «логика» в этой ситуации есть, и я её сейчас объясню. Из разговоров с матерью я понял, что произошло следующее: её дочери на тот момент было меньше трех лет, и по этой причине она не могла быть помещена в Центр помощи детям Добрянского района, поскольку туда помещаются дети постарше. Поэтому девочка относилась к больнице и лежала на так называемой «социальной койке». А сыну было больше трех лет, поэтому он уже был оформлен как приютский. Такие вот бюрократические нюансы…

Добрянская больница тогда поступила в соответствии с российскими законами и отдала дочь матери. А сотрудники Центра помощи детям Добрянского района поступили так, как они привыкли делать — они незаконно отказались отдавать его, а если говорить точнее — они убедили мать в том, что забрать сына она не может.

И тут необходимо сделать еще одно важное заявление. Ранее пермские чиновники утверждали, что мать ребенка в приют сдала сама, добровольно. Но это не так. Даже если она подписала какие-то соответствующие бумаги, то исключительно по той причине, что её именно что убедили в том, что ребенка ей не отдадут, и якобы это всё «по закону».

В тот момент, когда мать забрала из больницы дочь, сын болел и поэтому он еще несколько дней провел в больнице. Мать вместе с дочерью навещала его каждый день. Затем ребенка из больницы перевели в Центр помощи детям. Там он пробыл около недели, после чего сотрудники центра предложили матери перевести сына в семейно-воспитательную группу, поскольку остальные дети в центре были старше, чем он. Ровесников не было, старшие его обижали. Мать на это согласилась, поскольку, еще раз напомню — сотрудники центра убедили её в том, что они якобы имеют право не отдавать ей ребенка по закону.

Так ребенок и попал в замещающую семью, которая является чем-то вроде подразделения приюта. Матери дали телефон опекунов, она звонила им практически каждый день, интересовалась здоровьем сына и тем, как он себя чувствует в новой обстановке.

Сотрудники приюта поставили перед матерью условия по возвращению ребенка (напомню, что на тот момент дочь ей уже отдали) — решить проблему с жильем и найти работу. Требования по факту незаконные. Кстати, особо обращаю внимание читателей на то, что сами чиновники не отрицают, что такие требования были выставлены (об этом и сказала омбудсмен Денисова). И как можно после этого говорить о том, что мать ребенка в приют поместила добровольно? Ну как?

Стоит отметить, что под требованием «найти работу» подразумевается официальное трудоустройство. Мать такую работу нашла, но вот с жильём у неё действительно были проблемы.

Так что же в этом случае должен был сделать Отдел территориального управления министерства социального развития (ТУ МСР) по Добрянскому муниципальному району? Ответ прост — служащие должны были помочь семье в решении её проблем, направить в администрацию соответствующие документы, запросить помощь и т.д. Но не отбирать ребенка у матери и выставлять ей невыполнимые требования по его возврату.

По этому поводу хотелось бы сказать следующее — вчера (28 декабря) мы разговаривали с представителями администрации Добрянского района по вопросу предоставления жилья семье. Ранее, в ноябре 2017 года, когда ребенок был еще жив, рассматривался вопрос о выделении жилья из маневренного фонда, но поскольку чисто процессуально не всё было сделано правильно, жильё не дали. Можно ли было тогда как-то разрешить процессуальные проблемы быстрее, без проволочек, не ставя семье дополнительных препон — этот вопрос хотелось бы с администрацией ещё разобрать, но у неё ведь функция чисто административная — выдать или не выдать. Тут интересно другое.

Выяснилось, что за всё время отдел ТУ МСР Добрянки про эту семью и её проблемы администрации ничего не сообщал. Женщина, которая работала с семьей, сказала нам, что за свои 12 лет работы в администрации о семье и её проблемах она лично услышала впервые тогда, когда произошла трагедия.

Так чем в реальности занимались и занимаются сотрудники соцслужб? На самом деле я знаю чем — они проблемы семей решали и решают методом изъятия из них детей. Это реальность, с которой я сталкиваюсь практически каждый день. По факту у нас в стране сложилась практика отобрания детей у родителей за бедность. Только этот вопрос стараются обходить стороной.

Теперь хотелось бы сказать о смерти трехлетнего мальчика. Я не могу знать точно, кто виновен, пусть следствие разбирается. Но я также не могу не обратить внимания на следующие факты, которые стали известны мне от матери и её родственников.

Руку ребенок сломал 2 декабря 2017 года. Впоследствии его отвезли в больницу, там был наложен гипс. Чуть позже ребенок заболел ОРВИ. 6 декабря его возили к врачу на осмотр, в тот момент у него уже была температура. 11 декабря ребенок поступил в больницу уже в тяжелом состоянии, больничный врач сказала матери, что он с трудом лег на койку, его кожа была покрыта язвами, в легких обнаружили жидкость. Он умирал.

Вопросы следующие:

1) Почему вообще произошел перелом? В этом хотелось бы разобраться. Как это допустили опекуны? Что именно произошло в этой семейно-воспитательной группе?

2) Предлагали ли врачи 6 декабря при осмотре госпитализацию и если да, то почему опекуны от неё отказались? Даже если врачи её не предлагали, то почему опекуны сами не пришли к выводу, что ребенку будет лучше под присмотром врачей, а не дома? Почему не настояли на помещении в больницу?

3) Между 6 и 11 декабря прошло четыре (четыре!) дня. 6 декабря приходили сотрудники ТУ МСР с проверкой, им было сказано, что ребенок спит. Мать говорит, что её сын был очень тихим и спокойным ребенком, скорее всего, ему было плохо, и он просто тихо лежал и страдал. Есть информация о том, что у мальчика температура держалась около 38 градусов. К примеру, если бы это произошло с моим ребенком, сама комбинация высокой температуры и перелома заставила бы меня сильно нервничать, даже если бы врачи мне сказали что-то типа «так бывает». Я бы сначала оборвал телефоны всех знакомых специалистов, а затем вызвал бы скорую или поехал в больницу. А что произошло в этом случае? Никто не нервничал, всем было «всё равно»?

Можно сколько угодно говорить о том, что есть добросовестные опекуны, которые берут детей из любви и хорошо о них заботятся. Но никому ребенок не нужен настолько, насколько он нужен родным родителям. И никто ребенку не заменит родного папу и маму, какими бы они ни были.

Непреложный факт заключается в том, что ребенок, оставшийся с матерью — жив. А тот, которого отобрали из-за того, что мать якобы «плохая» — был отдан «хорошим» опекунам и погиб. И этот факт требует оценки.

Основные проблемы семей сегодня — жилье, трудоустройство и достойная заработная плата. Когда они решаются — семья преображается. С проблемными семьями нужно работать, помогать им, при этом нужно всегда пытаться их сохранить. Сегодняшние сотрудники соцслужб зачастую следуют этому принципу только на словах.

Сколько громких слов звучало уже в который раз в этом году от чиновников Минсоцразвития на том же ежегодном Пермском семейном форуме по поводу того, как в крае хорошо поставлена работа с нуждающимися семьями. Лично я слушать это уже не могу, поскольку все семьи, которым сейчас оказывает помощь Пермское отделение РВС, являются нуждающимися в той или иной мере. Я каких-то реальных мер поддержки — в упор не вижу. Даже если и есть какие-то программы, которые могли бы работать, то они как минимум не реализуются. Сотрудники министерства не предлагают семьям реальную помощь, не решают их проблемы. Служащим по каким-то причинам гораздо интереснее изъять ребенка из семьи с проблемами и направить его в замещающую «семью», у которой почему-то проблем нет почти никогда. И которой, напомню, на содержание ребенка выплачиваются определенные средства. Не будем говорить о том, большие они или маленькие. Они достаточные. И я уже молчу про то, что кроме этого опекунам еще выплачиваются какие-то средства за то, что они всем этим занимаются.

Смерть ребенка в Добрянском районе Пермского края — это очередной закономерный итог внедрения в России ювенальной системы и реализации «Национальной стратегии действий в интересах детей на 2012—2017 годы», которая сделала детей инструментом зарабатывания денег. Я ранее говорил и повторю еще раз — в этой стратегии был провозглашен принцип приоритета права ребенка жить и воспитываться в «семье». Только авторы документа лукаво умолчали о том, что это должна быть за «семья» и должна ли она быть родной.

Всем субъектам, участвующим в процессе реализации стратегии, стало интересно обеспечивать процесс перемещения детей из родных семей в семьи замещающие (приемные, семейно-воспитательные группы и т.п.). Всё это происходит на фоне огромного перекоса финансирования (в сотни раз) родных и замещающих семей. Если процесс продолжится и дальше, то все мы станем свидетелями и других таких печальных событий.

Читайте ранее в этом сюжете: Добрянская история: Вместо помощи — штраф и разлучение с ребёнком